Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая
речь. С
министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
После этой
речи против самого себя он проворно схватил лист бумаги с министерским заголовком и написал: «Si permette al sig. A. H. di ritornare a Nizza e di restarvi quanto tempo credera conveniente. Per il rninistro S. Martino. 12 Juglio 1851». [«Сим разрешается г. А. Г. возвратиться в Ниццу и оставаться там, сколько времени он найдет нужным. За
министра С. Мартино. 12 июля 1851» (ит.).]
[В. Ф. Малиновский был «бледен как смерть» и волновался потому, что вынужден был читать не свою
речь, забракованную
министром А. К. Разумовским за ее прогрессивное содержание, а
речь, составленную И. И. Мартыновым по приказанию
министра в реакционном духе.]
Процесс
министра Теста, агитация в пользу избирательной реформы, высокомерные
речи Гизо по этому поводу, палата, составленная из депутатов, нагло называвших себя conservateurs endurcis, [закоренелыми консерваторами] наконец, февральские банкеты 9, — все это и теперь так живо встает в моей памяти, как будто происходило вчера.
Действительно, оказалось, что
речь Витте напечатана в газетах от Северного телеграфного агентства только в «Новом времени»; в агентских телеграммах значилось казенное сообщение об открытии, законченное словами: «
Министр вошел на кафедру и произнес
речь», а далее от редакции: «См. выше телеграмму нашего корреспондента».
Я занял опять-таки благодаря званию корреспондента «Нового времени» место рядом с трибуной, откуда открывавший выставку
министр финансов С.Ю. Витте говорил программную
речь.
«Цель этого учреждения (
речь идет об учреждении международного трибунала) та, чтобы европейские народы перестали быть народами воров, и армии — шайками разбойников, и должен прибавить — разбойников и воров. Да, армии наши — толпы рабов, принадлежащих одному или двум правителям или
министрам, которые тиранически, без всякой ответственности, как мы это знаем, распоряжаются ими…
Говорить здесь любили о материях важных, и один раз тут при мне шла замечательная
речь о
министрах и царедворцах, причем все тогдашние вельможи были подвергаемы очень строгой критике; но вдруг усилием одного из иереев был выдвинут и высокопревознесен Николай Семенович Мордвинов, который «один из всех» не взял денег жидов и настоял на призыве евреев к военной службе, наравне со всеми прочими податными людьми в русском государстве.
Зажигалися сотнями свечи,
Накрывалися пышно столы,
Говорились парадные
речи…
Говорили
министры, послы,
Наши Фоксы и Роберты Пили
Здесь за благо отечества пили,
Здесь бывали интимны они…
Есть и нынче парадные дни,
Но пропала их важность и сила.
Время нашего клуба прошло,
Жизнь теченье свое изменила,
Как река изменяет русло…
— Ох, уж и Никита-то Васильич твои же
речи мне отписывает, — горько вздохнула Манефа. — И он пишет, что много старания Громовы прилагали, два раза обедами самых набольших генералов кормили, праздник особенный на даче им делали, а ни в чем успеха не получили. Все, говорят, для вас рады сделать, а насчет этого дела и не просите, такой, дескать, строгий о староверах указ вышел, что теперь никакой
министр не посмеет ни самой малой ослабы попустить…
Как отчетливо сохранилась в моей памяти маленькая, плотная фигура этого задорного старика, в сюртуке, застегнутом доверху, с седой шевелюрой, довольно коротко подстриженной, в золотых очках. И его голос, высокий, пронзительный, попросту говоря"бабий", точно слышится еще мне и в ту минуту, когда я пишу эти строки. Помню, как он, произнося громадную
речь по вопросу о бюджете, кричал, обращаясь к тогдашнему
министру Руэру...